Железное королевство. Взлет и падение Пруссии, 1600-1947 гг. - Christopher Clark
Фридрих Вильгельм приказал отвезти сына в крепость Кюстрин, где Великий курфюрст провел свое детство в самые мрачные годы Тридцатилетней войны. Здесь его заточили в темницу и заставили носить коричневую одежду каторжника; стражникам, приставленным следить за ним, было запрещено отвечать на вопросы узника, а маленький талловый светильник, который ему дали для чтения Библии, гасили каждый вечер в семь часов.73 В ходе последовавшего за этим расследования принц был подвергнут подробному допросу. Кристиан Отто Милиус, генеральный аудитор и должностное лицо, которому было поручено вести разбирательство, получил список из более чем 180 вопросов, которые он должен был задать принцу. Среди них были следующие:
179: Что он считает подходящим наказанием за свой поступок?
180: Чего заслуживает человек, который навлекает на себя бесчестье и замышляет дезертирство?
183: Считает ли он, что все еще достоин стать королем?
184: Желает ли он, чтобы его жизнь была пощажена или нет?
185: Поскольку, спасая свою жизнь, он фактически теряет свою честь и лишается права наследовать [престол], мог ли он, спасая свою жизнь, отказаться от своего права на престол таким образом, чтобы это было подтверждено всей Священной Римской империей?74
Тоскливый, мучительный, навязчивый тон этих вопросов и неявные ссылки на смертную казнь дают четкое представление о душевном состоянии короля. Для человека, одержимого идеей контроля, такое прямое неподчинение казалось величайшей мерзостью. Нет причин сомневаться, что порой казнь сына казалась королю единственно возможным вариантом действий. Ответы Фридриха своим инквизиторам были полностью в характере. На вопрос 184 он ответил лишь, что покорился воле и милости короля. На вопрос 185 он ответил, что "его жизнь не так дорога ему, но Его Королевское Высочество, несомненно, не будет столь суров в обращении с ним".75 Что здесь примечательно, так это уровень самообладания, который демонстрируют ловкие ответы принца, несмотря на ужас, который он, должно быть, испытывал в это время, когда его будущее было еще так неопределенно.
Пока судьба Фридриха оставалась нерешенной, король обрушил свой гнев на друзей и соратников принца. Двое из его ближайших военных соратников, субалтерны Шпаен и Ингерслебен, были брошены в тюрьму. Дорис Риттер, шестнадцатилетнюю дочь потсдамского мещанина, с которой Фридрих завязал несколько неуверенных юношеских флиртов, палач пронес по улицам Потсдама и заключил в работный дом в Шпандау, где она оставалась до своего освобождения в 1733 году. Но именно Ганс Герман фон Катте принял на себя всю тяжесть королевского гнева. Его судьба вошла в сферу легенд и заняла уникальное место в историческом воображении Бранденбурга. Специальный военный суд, созванный для суда над заговорщиками, не смог прийти к единому мнению относительно приговора Катте и в итоге большинством в один голос постановил назначить ему пожизненное заключение. Фридрих Вильгельм отменил этот вердикт и потребовал смертной казни. Свои мотивы он изложил в приказе от 1 ноября 1730 года. По его мнению, Катте, планируя дезертировать из королевского элитного полка и помогая наследнику престола в акте государственной измены, совершил наихудший из возможных видов лжеубийства. Поэтому он заслуживал самой жестокой формы казни, а именно отсечения конечностей раскаленными утюгами с последующим повешением. Однако, учитывая интересы его семьи, король согласился смягчить приговор до простого обезглавливания, которое должно было быть приведено в исполнение 6 ноября в крепости Кюстрин, в виду камеры кронпринца.
Похоже, Катте верил, что король в конце концов проявит милосердие. Он написал письмо Фридриху Вильгельму, в котором признавал свои проступки, обещал посвятить остаток жизни верной службе и просил о помиловании. Письмо осталось без ответа. 3 ноября прибыл отряд гвардейцев под командованием майора фон Шака, чтобы переправить провинившегося тридцатикилометровым эшелоном в Кюстрин. Во время этого путешествия фон Шак вспоминал, что Катте выразил желание написать своему отцу (также служившему в королевской армии), "на которого он навлек такое несчастье". Разрешение было получено, и Катте остался один, чтобы начать писать. Но когда через некоторое время в камеру вошел Шак, он обнаружил, что заключенный ходит взад-вперед и сетует на то, что "это так трудно и он не может начать печалиться". После нескольких успокаивающих слов майора Катте написал письмо, которое открывалось следующими словами:
Я мог бы раствориться в слезах, отец мой, при мысли, что это письмо причинит тебе величайшую скорбь, какую только может испытывать отцовское сердце; что твои надежды на мое благополучие в этом мире и утешение в старости должны исчезнуть навсегда, [...] что я должен пасть в весеннюю пору моих лет, не принеся плодов твоих усилий...".76
Ночь перед казнью Катте провел в крепости Кюстрин, в присутствии проповедников и друзей из числа сослуживцев, распевая гимны и молясь. Его бодрое настроение изменилось около трех часов, когда свидетель сообщил, что видно, как "идет тяжелая борьба плоти и крови". Но после двухчасового сна он проснулся обновленным и окрепшим. В семь часов утра 6 ноября он был выведен отрядом стражников из своей комнаты к месту казни, где был приготовлен небольшой курган с песком . По словам гарнизонного проповедника Бессера, которому было поручено поддерживать Катте на пути к казни, между приговоренным и принцем, который мог наблюдать за происходящим из окна своей камеры, в последнюю минуту произошел короткий обмен мнениями:
Наконец, после долгих поисков и оглядываний, он увидел в окне замка своего любимого [спутника], Его Королевское Высочество и наследного принца, с которым распрощался, произнеся несколько учтивых и дружеских слов по-французски, с немалой печалью. [Выслушав вслух приговор и сняв пиджак, парик и галстук], он опустился на колени на песчаную насыпь и воскликнул: "Иисус, прими дух мой! И когда он таким образом отдал свою душу в руки Отца, искупленная голова была отсечена от тела
